Душа юноши, кажется, витала в неведомых далях. Насупленный серьезный отрок по-прежнему оставался усердным, вездесущим и дотошным, вот только глаза у него стали тусклые, как дешевые стекляшки.
А полковнику все чаще хотелось продать свой патент да хоть кому угодно, лишь бы по сходной цене, и отправиться искать военного счастья в Рому или Арелат. Верней, обычно ему этого хотелось не реже раза в неделю, а примерно раз в месяц он говорил себе, что, в конце концов, он не житель страны и подданный короля, он приехал сюда за удачей и деньгами и уже убедился, что большой удачи ему здесь не видать, а малую, умеренную, можно поискать и в других местах, а, если потребуется, то и неустойку заплатить, есть чем — и убраться. Войны нет, все остальное контракт позволяет. Он повторял это себе и успокаивался, и все оставалось по-прежнему. Но не сейчас. Конечно, он оценил золотой шанс, тот самый золотой шанс, о котором мечтал любой младший сын, он оценил то разнообразие возможностей, которое давало ему присутствие принца Клавдия, даже лучше чем хотел бы. Но внутри ничего не менялось, до последнего дня. Сейчас кто-то внутри кричал, что нужно бросать все и выдираться отсюда, иначе… Иначе что?
Звякнул крючок, на который были закрыты ставни изнутри. Звякнул достаточно тихо, просто де Ла Ну не спал. На всякий случай он сунул руку под подушку. Пальцы сомкнулись на рукояти кинжала, подкрепляя уверенность. Темная фигура ловко и уверенно скользнула в тесный оконный проем.
Де Ла Ну откатился к стене, уступая гостю половину постели.
— Вас с этакими манерами когда-нибудь зарежут по ошибке, — проворчал он. — Вино и свечи на столе. Устраивайтесь и излагайте.
Гость предпочел устраиваться, не зажигая свечей. Кувшин с остатками вина и кружки он резво нашел в свете неполной луны.
— Господин полковник… я хотел спросить, почему вы не довели до конца жалобу Мари Оно?
— Боже мой, — вздохнул де Ла Ну. — Вы лазаете в окна по ночам ради прекрасной огородницы? Вступиться за нее вы можете и сами.
— Господин полковник… — совсем тихо сказал незваный гость. Де Ла Ну как-то догадался, что говорить ему трудно, и чувствует он себя крайне неловко. Догадаться было непросто: развалившийся с кружкой в руках юнец выглядел, как и полагается принцу крови — свободно, словно в собственных владениях.
— Да бог бы с ней, с Мари Оно. Это только капля в море. Конечно, я завтра намекну Ришару, что он перегибает палку… но вы же таких Мари можете назвать два десятка.
— Мари Оно собирается замуж за Жана Ламбена, а Жан собирается в армию.
— Куда ему деваться? Я ему завтра предложу взять ссуду в полку… — зевнул де Ла Ну так, что едва не вывернул челюсть. Вот досада, с вечера его грызла бессонница, а теперь захотелось спать. И вдруг его осенило. — Так. А ну выкладывайте. Все и немедленно.
— Жан Ламбен, — с некоторым напряжением произнесла тень, — собирается в армию, потому что хочет в армию. Посмотреть мир или хотя бы юг, заработать денег и купить своей земли. Жан Ламбен не хочет жениться и особенно — на Мари Оно. Он ее боится, вернее, опасается. Жить с ней всю жизнь, Господи упаси — купит и продаст. Господин Ришар де Эренбург силу не применял и с общиной не сговаривался. Ламбены под общину сами согласны идти. Мари он приглядел в служанки не без задней мысли, она бойкая, в доме пригодится, но не для себя, а просто чтобы была. Еще про него никто не говорит, чтобы он кого-то принуждал. Самой Мари Оно три месяца назад я заплатил две серебряных в виде утреннего дара.
— Переплатили, — хмыкнул де Ла Ну. — Так… а что же она, имея деньги… Экая ухватистая девица — и помощи просить, и деньги сохранить.
— А Жанна Оно известна не только как отличная пряха, но и ведьма. То есть, по характеру. — Гость, кажется, тихо рассмеялся. — Ее даже несмотря на умение писать и золотые руки замуж не берут. А еще она через раз читает проповеди на радениях.
— Баба?..
— По франконскому обычаю — и этим тоже не все довольны.
— Так… И давно вы все это разведали?
— Я начал все проверять, когда вы меня спросили про деньги. Дольше всего было с Ришаром, ему мог ударить бес в ребро.
— И ничего мне не сказали?
— Я пытался… направить вас в эту сторону.
Сон ушел, тепло ушло, все было понятно дневным пониманием, до тошноты. Мальчик, конечно, не виноват. Мальчик вырос в Орлеане у Его Величества под крылом. Мальчик не успел научиться за месяцы здесь, потому что не знал, что ему нужно чему-то учиться.
— Хорошо, что мы в неравном положении. — сказал де Ла Ну.
— Я знаю, что я…
— За кого, — рявкнул полковник, не вставая, и с удовольствием услышал, как от его голоса дрогнула слюда в окне, стукнулась о раму дверь, — за кого вы меня принимаете?! За длинноволосого франка?
За дверью заворошились, буркнули что-то, опять зашуршали, замолкли. Если господину полковнику понадобится слуга, он позовет по имени. А если господину полковнику вольно на кого-то орать среди ночи, то это его дела.
— Так из вас никакого коннетабля не получится, — уже тихо, но еще жестко продолжил полковник. — Только придворный льстец. Что вы тут ходили с глазами снулой рыбы? Боялись задеть мою честь? А теперь вдруг бояться перестали, что ли? Интересно знать, почему!
Теперь на его постели сидел не владетельный вельможа, принц крови, а нечто несчастное — куча одежды, встрепанные отросшие пряди, освещенный луной нос на темном лице. Мокрый филин, да и только. И из этого вороха перьев с удивительным достоинством прозвучало:
— Я не перестал. Я стал больше бояться, что вы так и не заметите и мы упустим время. Я не хотел задевать вашу честь, тем более, что мы в дважды неравном положении, как вы сказали… Но у вас есть долг, и он есть у меня. Я не собирался навязывать вам свое общество после того, как решится дело, — закончил принц Клавдий, явный и несомненный.
Недели три он тут болтался, ожидая, что я сам догадаюсь, сообразил де Ла Ну. Прийти и сказать «господин полковник, вы у себя под носом не видите больших неприятностей» он не мог — только подсовывать сведения и ждать, пока я сложу смальту в мозаику. А потом все-таки пересилило осознание своего долга не передо мной и не перед королем, а перед Господом.
Полковнику было отчасти лестно, что
